В её узенькой спаленке перебывало бессчётное количество мужчин. Но никто ни разу не назвал её б…дью. А на вечный бабий вопрос: «Сколько же у тебя было мужиков?», она отвечала всегда одинаково, целыми десятилетиями: «Ровно столько, столько мне было нужно. Ни на одного больше, и ни одним меньше». Манька – неизменная часть моего детства. С самой зыбки я слышал сотни разных историй о её любовных похождениях, добрая половина которых была «прикрашена» деревенским фольклором. Но то, что оставалось в «сухом остатке», хватило бы на десятки, сотни «честных» жизней, верных российских жён.
Её нельзя назвать красивой. Невысокого росточка, хрупкая, даже изящная. С полной пазухой женской зависти. Когда Манька стремительно мелась по сельской улице (а по-другому она ходить и не умела), то эта самая зависть заметно колыхалась под её кофточкой. Даже советское тяжёлое драповое пальто не могло полностью задрапировать её прелести.
В школу она походила года два, а, может, и три – теперь уже тех свидетелей со свечкой не сыщешь – да всё в один класс. После незадавшейся педагогической поэмы пошла Маня на овощеводку сорняки полоть. Полола так, что её ряд безошибочно отличался от других. На нём не было и травинки после её рук и тяпки. Жизнь-то у неё была тяжёлая, полукаторжная: вся в работе, в заботе без продыха.
Но была у неё одна слабость, данная ей природой, – это мужики. Она мимо них пройти не могла спокойно, а они уж её домишко редко когда миновали.
| «Жизнь у неё была тяжёлая, полукаторжная: вся в работе, в заботе без продыха. Но была у неё одна слабость, данная ей природой, – это мужики» |  |
||
Когда Манька была моложе, то зачастую ранним утром, пугая заспанных кур и телят, выпрыгивал из-за её заборчика очередной солдатик или матросик. Они приезжали каждое лето в наш совхоз на заготовку овощей. Пара частушек, спетых её у деревенского тырла, – и среди военных драка: кому сегодня в гости к одинокой бабёнке идти…
Потом в её объятьях перебывали практически все командировочные бригады армянских строителей, которых называли «грачами». Они приезжали по весне в наш совхоз строить дома и коровники.
Поспорив на шумной свадьбе, ватага пьяных мужиков запросто могла бросить поющих песни жён и шмыгануть Маню «попроведать».
Утром очередь в сельмаге покатывалась от подробностей того эротического сериала, рассказанного её главной участницей. Всё ведалось с полным описанием анатомических подробностей, родимых пятен и прочих очагов кожного зуда, от которых жёны «ловеласов» готовы были провалиться сквозь землю. А сами мужики не единожды грозились «пристрелить суку…» Но дальше угроз дело так и не пошло.
Не избежал Манькиной коварной любви и наш многолетний участковый дядя Миша. Его милицейский мотоцикл частенько тормозил у её калитки.
«Вон Мишка опять протокол составляет…» – хохотала улица, завидев его мотоцикл у Машиного дома.
Только сельская фельдшерица всегда брезгливо морщила губы, читая санпиновские «лекции» в общественных местах, предрекая Мане десятки «Венериных» диагнозов. Но и эта чаша минула её: она прожила жизнь, так и не узнав, где отрывается дверь «срамного» доктора.
Став взрослым, я чётко понял, что для плоти нашей есть всего два истинных земных удовольствия – это хорошая еда и качественный секс. Других просто мудрая природа не определила. Всё остальное относится к духу, душе и духовности. А для плотских радостей оставила только два.
Маня всегда аппетит имела скверный, а компенсировала другим…
Ну, скажут учёные про её особое либидо, кто-то ругнёнт это малопонятным, но заумным словом «промискуитет», кто-то назовёт это развратом, зоопарком и прочей дикой патологией, ничего общего не имеющей с человеческой природой вообще, а с женским естеством в особенности. Спорить не стану. Права не имею. У каждого своя жизнь.
…Манька давно перешагнула девятый десяток земного бытия, ссохлась до границ позапрошлогоднего яблока. Катарактная муть практически лишила её зрения. По-прежнему живёт одна. Опираясь на суковатую палку, с трудом дыбает в ближайший магазин. Она ни у кого не вызывает зла и раздражения, её по-прежнему; все от мала до велика, кличут неизменным как свисток словом «Манька». Она отзывается, но уже часто не узнает, кто её звал.
Звоня в деревню своей тетке, я часто спрашиваю: «Манька живая?»
– Живая ещё. А чо ей будет? Она чо вырабаталась?… – годами неизменно отвечает моя тётя.
Потом как бы спохватится за свою бабью сердинку и добавит:
– Да пусть живёт, она плохого-то вроде никому ничего не делала. Песни пела, да мужиков любила…
И то правда…
Источник новости: http://www.amur.info/column/2011/02/14/