Судьба Человека. Продолжение / Александр Ярошенко / Колумнисты

«Великий Александр Довженко, будучи в опале, кино крыл отборным матом, а на книжке у него было всего 54 рубля. Это потом его именем назовут киностудии, а его признают классиком мирового кино. А тогда было так», – вспоминает старейший артист России.

«Великий Александр Довженко, будучи в опале, кино крыл отборным матом, а на книжке у него было всего 54 рубля. Это потом его именем назовут киностудии, а его признают классиком мирового кино. А тогда было так», – вспоминает старейший артист России.

Убивал ли я на войне? Так вот прямо — нет, и шашкой никого не рубил. Из противотанковых ружей танки подбивали, я два подбил. Как сказал поэт Кульчицкий: «Война – совсем не фейерверк, а просто – трудная работа». Из войны помнится многое. Я и рад бы, чтобы все это ушло из памяти, больно это все в себе носить больше 70 лет. Но не уходит…

В марте 1943 года была страшная распутица. Армия Рыбалко прорвала фронт под Кантемировкой, и мы пошли в прорыв. Взяли большой железнодорожный вокзал, расположенный как раз в середине городка Валуйки. Нам удалось застопорить эшелоны с продовольствием и вооружением, которые шли на восток. Видимо, немцы не ожидали такого глубокого прорыва. На станции стояло шесть груженых составов со всяким добром, вплоть до спирта.

Я и рад бы, чтобы все это ушло из памяти, больно это все в себе носить больше 70 лет

Один выстрелит в цистерну, наберет котелок, а другое его не интересует – и такое бывало. За Валуйки и нам дали гвардейское имя, и мне – орден Красного Знамени. Нас на войне часто выручала смекалка. Помню, не хватало дегтя, а если сбрую не мазать дегтем, то она быстро выходит из строя и натирает лошади спину до мяса. Я в школе любил и понимал химию, и на фронте она мне пригодилась. Нашли учебник химии за шестой класс. Почитал – и стали гнать березовый деготь. Пословица «голь на выдумку хитра» вышла из самых недр русского народа. Прямо из глубины сибирских руд. Еще один парадоксальный, на первый взгляд, аспект: войны без искусства не бывает.

Человек песнями, стихами, танцами откликается на эту беду. Для меня самыми гениальными произведениями Великой Отечественной войны остаются песня «Священная война» и стихотворение Александра Твардовского «Я убит подо Ржевом»:

  1. Я убит подо Ржевом,
  2. В безыменном болоте,
  3. В пятой роте, на левом,
  4. При жестоком налете.
  5. Я не слышал разрыва,
  6. Я не видел той вспышки, —
  7. Точно в пропасть с обрыва —
  8. И ни дна, ни покрышки».

По-моему, лучше и точнее сказать нельзя.

Петя Глебов

Считаю, что фронтовики — очень творческие, безмерно преданные искусству люди. Ярчайший тому пример — Петя Глебов. Он был моим другом. Настоящим! Фронтовик, мы с ним понимали друг друга с одного кивка головы. Петя был очень простым и легким в общении человеком.

Один случай запомнился. Раньше, в дефицитные времена, фронтовикам выдавали ордера на покупку каких-то вещей. Одеяла всякие, простыни – как бы в качестве поощрения. Как-то раз и мы с Петей набрали два мешка вещей. Приехали в Умань, пошли на рынок, торганули, а затем пошли на вырученные деньги яблоки закупать.

А яблоки в Умани были такие, что их невозможно было есть – только любоваться. Просто красотища! Мы набрали два ящика этих роскошных яблок, взяли билеты на Москву, решили в столице яблоки продать. Зачем нам это было надо, я и сегодня понять не могу. Но решили…

Петя волновался страшно, но роль сделал гениально!

Посадка на поезд напоминала езду беженцев в 20-х годах прошлого теперь уже века. Давка дикая. Мы эти ящики с яблоками затолкали в окно, чуть не передавили. Но счастливы были безмерно. Приехали в Москву и сразу с вокзала – на Тишинский рынок. Там все яблоки продали у самого входа за полчаса. Знаю, что мы ничего на этом не заработали. Но в крови бурлила молодость, а она порой толкает на безрассудство.

А как Петю Глебова утверждали на роль Гришки Мелехова в «Тихом Доне»! Это же все было на моих глазах. Режиссер Герасимов пригласил его на эпизодическую роль какого-то есаула. А на роль героя предполагался Саша Шворин, бывший актер театра имени Станиславского. Но, посмотрев Петю, Сергей Аполлинарьевич Герасимов принял иное решение.

Помню, мы были на гастролях в Харькове, туда пришла телеграмма для Пети: «Просьба прибыть на пробы на роль Григория Мелехова». Мы с ним ночами сидели, читали Шолохова вдоль и поперек, обсуждали. Петя волновался страшно, но роль сделал гениально! Не побоюсь этого слова: ге-ни-аль-но! Кто бы ни пытался после него играть Гришку, выходила лишь жалкая копия.

Уверен, что никто лучше не сыграет, и вот почему: Петя был максимально близок к тому времени, к тем событиям. Он в них практически родился, ему не надо все это было смотреть по хронике или, как сегодня, вычитывать в Интернете. По-другому ни в жизни, ни в искусстве не бывает. Пока сам не прочувствуешь, не переживешь, ничего не покажешь. А с чего показывать, если нет нутра?

Напутствие от Довженко

Едва оклемавшись от ранений, списанный из армии подчистую, я пришел домой к Александру Петровичу Довженко. Он тогда был отлучен от дел и находился в опале. Помню, двери мне открыла его супруга, Юлия Ипполитовна – здравствуйте-здравствуйте.

– Сашко! До тэбэ Мыкола прийшов, – кричит она с порога куда-то в квартиру. – Да пусть заходыть до мэнэ, – раздается в ответ.

Захожу. Спрашивает меня, как, мол, дела?

Говорю, что раненый, стал инвалидом войны, но артист во мне сидит крепко.

– Мыкола, тикай с этого …ного кинематографа!

А сам перед этим спросил супругу: «Юля, сколько у нас на сберкнижке?» 54 рубля у него было на сберкнижке. У Довженко! И статус врага народа…

– А что мне делать? – спрашиваю. – Тикай. – Куда? Тикать-то куда? – В театр! Мыкола, я могу позвонить Немировичу-Данченко. Но вот тебе мой совет: пробивайся сам! Когда есть рекомендация, тот, кто принимает, относится к тебе как к человеку, за которого попросили. А оно тебе надо?

На этом мы с ним и попрощались. И за это я ему безмерно благодарен. Без рекомендаций жить и работать значительно легче. Иду я от Довженко во МХАТ, там уже организовывалось театральное училище. Меня тепло встретили, 22 года – хорошенький такой. Хоть и на костылях, но молодой артист…

Хорошо, что мне в партнерши не предложили 99-летнюю Александру Александровну Яблочкину…

Показывал любовный отрывок из спектакля «У врат царства». Подыграть мне вышла актриса Нина Качалова. Вы представляете, мне чуть за 20, ей под 60, и я должен был признаваться ей в любви. Я стеснялся и зажимался жутко, мне было стыдно до кровавых красок… Ничего у нас, естественно, не получилось.

Неожиданно встретил свою хорошую знакомую актрису Лизочку Мирскову. Она была молоденькая и необычайно хороша собой. И любовная сцена пошла у нас как по маслу. Хорошо, что мне в партнерши не предложили 99-летнюю Александру Александровну Яблочкину… Яблочкину помню. Она ж была царь, бог и большой начальник – ни много ни мало председатель Союза театральных деятелей всего СССР.

Помню, на одном из бессчетных собраний она стала вспоминать, как их театральному обществу помогали князья и графья. Она же была человеком того, царского века. Председательствующий весь пятнами покрылся и подсказывает ей громким шепотом: «И рабочие, рабочие!» Тугоухая Яблочкина наконец-то услышала и говорит: «Ах да, и рабочие, рабочие…»

Зал хохотал до слез. Время было тогда такое — «зажимистое». Но нас оно подвигало такие творческие кружева плести! Когда тебя прижимают, всегда появляется та самая пружина, которая тебя движет вперед. Какие были придумщики!

Помню, как отмечали день рождения великого актера Михаила Яншина. Был такой Саша Аронов, известный цирковой режиссер, так он на четвертый этаж по лестнице поднялся на коне. Есть знаменитая фотография того момента. У юбиляра и публики был полный восторг от произведенного эффекта. Но, когда он на этой лошади спустился вниз, она, бедолага, упала. А когда ее привезли в цирк, лошадь умерла. У нее случился обширный инфаркт от сильнейшего стресса. Ради эффекта коня загубили.

Поверьте мне, фронтовому кавалеристу, что умнее лошади животного на свете нет. И более ранимого, чем лошадь, тоже нет. У нее просто человеческий тип нервной системы.

Любимов и его градус

Вообще, мое поколение – это поколение практически с нулевой составляющей цинизма и меркантильности. Вы думаете, как я попал в Театр на Таганке? Тогда было очень популярно Вагановское движение: люди искусства добровольно отправлялись на самые трудные участки работы. Я не был исключением и попросился на работу в самый плохой театр Москвы.

Мне сказали, что это Театр драмы и комедии на Таганке. Его просто раздирали интриги, склоки, бесконечные сложности и неприятности. Вот так в сентябре 1963 года я и попал в этот театр. Помню, на первом собрании труппы я сказал, что хорошим артистом себя не считаю, а вот хорошим директором стать попробую. Обещал работать честно и на совесть.

Юрий Любимов? Это я уговаривал его прийти на работу в Театр на Таганке. Помню, мне очень понравился один из его спектаклей, и я все сделал для того, чтобы мы встретились в гостях, на нейтральной территории.

Юрий Петрович пришел с актрисой Людмилой Целиковской, она тогда была его женой. Разговорились. Любимов говорит, что его приглашают на работу в Дубну, обещают там дать жилье. Я ему свое: Дубна – это почти сто километров от Москвы, а с крыши нашего театра виден Кремль.

Короче, уговорил. Было очень непростым делом убедить культурное и партийное начальство Москвы, чтобы они дали согласие на переход Любимова в Театр на Таганке. И это решил. Вместе с Любимовым в театр пришел новый градус творчества и новые спектакли.

Любимовские постановки были такого качества, что о них очень быстро заговорила театральная Москва. И не только Москва. Любимов мог за одну фразу ввязаться в конфликт, а я умел убеждать и договариваться. Этот баланс и спасал наше общее дело. Это говорит вам человек, который часами сидел у цензоров, выцарапывая из их лап каждую фразу в спектаклях. Запомнился один случай.

Я не был исключением и попросился на работу в самый плохой театр Москвы

Нас с Юрием Петровичем Любимовым вызывают к десяти часам утра к Романову. Такую царскую фамилию носил главный цензор Советского Союза. Мы с Юрием Петровичем приехали в назначенное время. Я всегда старался его брать на подобные встречи — так было легче. Если я без него, то он потом мне часто задавал вопросы: «А зачем вы так сказали, а зачем вы тут промолчали?!» Он был в этом плане очень капризен.

Приходим в приемную — никого нет. А цензоры с девяти часов уже работали, всё думали, как нам изящно отказать, собрали всех руководителей от культуры, начальников управления… Они не знали, что с нами делать! То ли разрешать, то ли запрещать. Обсуждения были очень бурные. «Довольно, хватит, надо закрывать эту всю антисоветчину!» – такие фразы доносились из-за дверей кабинета.

Наконец-то зовут нас. Заходим, садимся. Два стульчика нам поставили, они вот так сидят, а мы, как обвиняемые, напротив. Начинают экзекуцию.

– Мы рассмотрели литературную часть спектакля «Павшие и живые», и мы не сможем вам разрешить!

– А вы можете сказать конкретно, что вас не устраивает? – спрашиваем мы.

– Впечатление такое, что там одни Шнеерзоны да Петерсоны. Судя по вашему спектаклю – войну выиграли евреи!

– Экземпляр разрешите? – говорю я.

Цензор дает мне экземпляр. Я вычеркиваю этих, пишу: Иванов, Петров, Сидоров.

– Пожалуйста. Еще?

– Ну, вот здесь. Багрицкий. Сын пишет письмо маме: «Мама, я на фронте, идут бои. Мама, очень хочется победить немцев и комитет по делам искусств, чтоб никакой чиновник не мешал нам работать!»

Беру текст, вычеркиваю.

Любимов мне:

– Николай Лукьянович, я категорически возражаю!

– Юрий Петрович, а кто в театре главный – директор или худрук? – спрашиваю я его. Насупился, молчит.

Три замечания еще было, я их тут же поправил – и цензоры растерялись.

– Мы можем разрешить эту пьесу только в Театре на Таганке, а по стране – нет.

– А за это вам большое спасибо!

Через час приезжает в театр заместитель начальника управления культуры города Москвы с письменным требованием отменить сегодняшний спектакль. По каким причинам, не объясняет.

Мы с Юрием Петровичем за полчаса до начала спектакля подходим к театру – а там светопреставление, человек 600 окружило Таганку. Людей не пускают без объяснения причин! В толпе ропот, переходящий в рокот, зреет массовое недовольство. Эти деятели приказали разбирать декорации и ни в коем случае не начинать спектакль.

Я отдаю обезумевшим рабочим приказ немедленно ставить оформление сцены, запускать публику и начинать спектакль. Чиновники на меня чуть не с кулаками: дескать, мы вас завтра с работы уволим и сошлем туда, где Макар телят не пас. Я им показываю разрешение от цензоров. Зубами поскрипели, но отступили…

Кадры из фильмов: «Ярослав Мудрый», «Без вести пропавший», «Мальчики», «Бумбараш».

Из биографии

Николай Дупак родился 5 октября 1921 года в селе Старобешево Донецкой области. Учился в Ростовском театральном училище при Театре Завадского, где окончил три курса. Окончил Оперно-драматическую студию в Москве. Воевал на Великой Отечественной войне в составе 7-го кавалерийского корпуса, преобразованного в январе 1943 года в 6-й гвардейский кавалерийский корпус. Награжден боевыми орденами и медалями. Трижды был ранен, получил инвалидность II группы. В 1944–1963 гг. служил актером и режиссером Театра имени Станиславского. В 1963–1977 и 1978–1990 гг. – актер Театра на Таганке. Директор Театра на Таганке в 1964–1977 и 1978–1990 гг. В 1977–1978 гг. – директор Театра на Малой Бронной. Был советником генерального директора театра зверей «Уголок Дурова» по творческим и строительным вопросам. Заслуженный артист России и Украины.

Продолжение следует

Фото с сайтов: old.kazak31.ru, hisfreeware867.weebly.com, priormovie.com, Kinodv.ru, ladiesandgentlemen.ru, onlinetv.ru, brezhnevnews.ru

Источник новости: http://www.amur.info/column/yaroshenko/8013