Идиотка со стажем / Александр Ярошенко / Колумнисты

Картина «Белое солнце пустыни» стала её визитной карточкой. За свои почти 90 лет она дала не более десятка интервью. Иронично о себе, восторженно о друзьях, искренне о жизни – монолог актрисы.

Культовая картина «Белое солнце пустыни» стала её визитной карточкой. За свои почти 90 лет она дала не более десятка интервью. Иронично о себе, восторженно о друзьях, искренне о жизни – так рассуждает знаменитая актриса в этом монологе.

Хочу быть приятной

– Я все еще хочу быть приятной. Хочу нравиться – уже язык не поворачивается говорить в мои-то 90 лет. Это актерская привычка – быть приятной.

Бабушка по папиной линии была певицей, она жила в деревне, в Тульской области и из окрестных сёл народ приходил ее слушать. А бабушкин брат вообще считался ненормальным – сбежал из дома с бродячим театром. Это же было крушением всех устоев. Так что генетика у меня творчески сложная.

Не перестаю удивляться, как устроен человек. До сих пор помню в мельчайших подробностях, как меня дедушка нес на руках завернутой в одеяло. Уголок этого одеяла трепыхался, и через него мелькало голубое небо. Я была крошка, но помню это в мельчайших подробностях. Ощущаю то состояние и сегодня. Вообще, мироощущение было моим компасом по жизни.

Я запросто могла привести в дом вора

Мое гипертрофированное доверие к людям родилось там, в глубоком детстве. Эта прекрасная пора прошла без слез, обид и разочарований. Меня в детстве никто никогда не обижал и не обманывал. Потом мое доверие меня же и било по щекам. Я запросто могла привести в дом вора.

Как-то ехала из Киева в Москву с кинопроб, день был, что называется, на разрыв. Грим, подбор костюмов, пробы… Кому-то нужно было передать лекарство… Помню, что за тот день я не смогла и чаю попить. Вечером в вагон вошла полумертвая, попутчиком оказался мужичонка без возраста в серых штанах и несвежей рубашке с наколкой «Коля» на руке. Мой извечный интерес к человеку не позволил мне не поддержать беседу. Он представился машинистом железной дороги, сказал, что «порезал» стрелку и теперь едет в Москву в министерство, чтобы там определили степень его вины.

Я поверила во все сказанное им с первой до последней буквы. Коля попросился на несколько дней на ночлег. Ну как я могла отказать человеку после крушения? Тем более у меня была построенная в кооперативе, но еще не обжитая, полупустая квартира. Когда вышли в Москве, то обратила внимание, что мой попутчик идет походкой вора. Вы не знаете, что такое походка вора? Это когда руки в карманы, слегка покачиваясь, а глаза блуждают по прохожим. Я это знаю со студенческой поры – мужчина с точно такой же походкой и взглядом умыкнул у меня кошелек из сумочки. Актерская память хранит мельчайшие детали.

У нас в семье все такие «балды». Я помню, что спросила свекровь, можно я пущу в квартиру машиниста после аварии. Она посмотрела на меня с недоумением и выпалила: «Рая, как ты можешь меня спрашивать об этом? Естественно!..»

Мой муж ходил по Москве и показывал машинисту Коле музеи, а тот зевал и перебивал его вопросом: «А как у вас работают скупки?..»

Квартирант ездил каждое утро к нам на завтраки, бедная моя свекровь вставала ни свет ни заря и готовила ему. Это продолжалось с неделю. «Машинист» съехал и прихватил половину моих вещей. Его нашли и осудили, он был вор со стажем. Он из тюрьмы потом мне письма писал и просил прощения. Так что я идиотка со стажем…

Белое солнце судьбы

Судьба в артистки меня выводила извилисто. Во время войны я работала воспитателем в детском саду.

Тогда было вообще не до актерства. Помню, когда поступала в Щукинское училище и на вступительных экзаменах читала монолог Катерины из «Грозы», рыдала так, что слезы из глаз, как лягушки, выскакивали.

Он из тюрьмы потом мне письма писал и просил прощения. Так что я идиотка со стажем

Знаменитая Вера Пашенная сказала мне: «Девочка, приходи завтра на кафедру». Какая кафедра! Я тогда ничего этого и не понимала, вечером пришел ко мне знакомый мальчишка. Показал учебник китайского языка. Узоры из столбиков иероглифов. И я понесла документы в институт востоковедения. Там был рабочий театр «Каучук», я в нем играла. Там играл Миша Ульянов, он после фронта еще в сапогах ходил.

Потом судьба снова привела меня в «Щуку».

…После выхода на экран картины «Белое солнце пустыни» я долго не могла понять, что же в ней есть такое, чтобы привлекать столько внимания людей.

Свою работу в этой картине, свою Настасью я себе в заслугу не ставлю. Без кокетства говорю вам. Что я там вижу спустя десятилетия? Там очень русский характер, но мне ничего придумывать не надо было. Ее мера жертвенной любви к мужу была понятна. Эта женщина везла на себе все при сильном муже. Это судьбы миллионов русских женщин.

Режиссером картины был мой муж – Владимир Мотыль: в гостиничном номере переговорю с ним, что он хочет от той или иной сцены, иду и работаю.

Мне всегда важно, чтобы в актере просвечивалась его сущность, помимо того, что требует от него режиссер. В этой картине меня ничего не сдерживало, и я была сама собой.

От работы в «Белом солнце пустыни» остались очень теплые и очень пронзительные воспоминания. Паша Луспекаев был самое настоящее чудо.

У нас там с ним были постельные сцены, которые меня напрягали. Чужой дядька рядом, а я должна достоверно показывать интимную меру близости, в которую поверят зрители. Внутренне было очень непросто. Умничка Паша что сделал: он взял мою дочь, посадил на колени, стал с ней разговаривать, и всё – он стал мне родным в одну секунду. И все сцены у нас с ним пошли.

От работы в «Белом солнце пустыни» остались очень теплые и очень пронзительные воспоминания

У него в номере постоянно толпился народ, вся съемочная группа. Всем доставалось тепла от Пашиного сердца, хотя на тех съемках он был серьезно болен и жил на обезболивающих. Его съедал диабет. На одной ноге у него была ампутирована пятка, а на другой – пальцы стопы. Но зритель об этом и догадаться не смел. А вы знаете, что он по национальности был армянин, и его настоящая фамилия была Луспекян?

Паша был чудный человек. У актеров, как правило, обостренное чувство самооценки, им хочется привлекать к себе внимание и удерживать его. Что касается Паши – у него не было этой потребности ни грамма. Он жил, бесконечно отдавая, искренне растрачивая себя.

Сегодня модно говорить, что у «Белого солнца» была трудная судьба, что картину запрещали, вырезали, и все разрешилось едва ли не по звонку Брежнева. Это все неправда. Фильм довольно легко случился и вышел на экраны.

Пожалуйста, уходи…

Мотыль про меня говорил так: «Рая очень талантливая, но очень строгая…» Мы ведь с ним и развелись по причине моей строгости. Я приехала к нему на съемки в Махачкалу, стала стирать его одежду и обнаружила письмо из Чехословакии, которое начиналось словами: «Милый Володя…» Я рухнула. Мотыль стоял на коленях, чего-то мямлил. Два месяца спустя я в Москве обнаруживаю еще одно письмо с этим же почерком. И все, сердце закололо…

Я ему сказала слабым и тихим голосом: «Володя, пожалуйста, уходи…» И все. После того времени прошли десятилетия, я не то что секунды, полсекунды об этом не жалела никогда. Я ведь ни на йоту не выношу вранья. И не оттого, что его кто-то заменил, у меня после Мотыля ведь никого не было.

Володя сложный человек был. Двойственный. Его мама работала директором детского дома. Володя днем был среди детей, а ночью, на второй этаж – к мамочке. Эта заложенная в детстве двойственность жила в нем всегда. Все проявлялось в мелочах, а люди же сотканы из деталей.

Я ему сказала слабым и тихим голосом: «Володя, пожалуйста, уходи…»

У него были большие перерывы в работе. В этих перерывах было с ним очень непросто. Ну вы представьте: художник – без работы…

В живых не значится

Чем я довольна в себе, так это отсутствием честолюбия.

В моей актерской судьбе была картина «Белорусский вокзал». Меня как-то спросили: «Вас не ранит то, что многие об этом забыли, говорят, будто бы из актеров, снявшихся в этом фильме, в живых осталась только Нина Ургант?»

Я не вправе на это обижаться. Я должна только гордиться тем, что у меня это было. Там же все актеры были чудные, надежные, профессиональные. Как там легко работалось!

Сцена похорон, я играла вдову. Помню, что режиссер Смирнов сказал: не надо плакать. Я работала в этом рисунке, а на сцене поминок я не выдерживаю, и меня разорвало на слезы. Этот эпизод остался, он получился естественным.

Картина получилась очень достоверной! Поэтому как я могу обижаться, вспоминают меня часто или редко. Главное, что это все-таки случилось в моей судьбе.

Вообще, как можно обижаться на судьбу, на обстоятельства? Нужно их принять или не принять. Жить с тем, что есть и что предложено, или расстаться. По-другому не бывает.

Ругачая Нонка

Образование для актера много значит, оно важно в умении быть разным. Талант – гениален и первичен. Но он одинаков. Вот Нонка Мордюкова таланта была неземного. Немыслимого! Но она пробивала только там, где было точное попадание. Это школа ВГИКовская. Они такие. Не театральные…

Нонна позволяла себе быть некрасивой изнутри. У нее была та мера внутренней свободы, которую я принимала. Она матом ругалась смачно, а не грязно.

Материться имеют право немногие. Я знала одну даму по фамилии Френкель, родственницу знаменитого композитора. Как она материлась! Это было художественно! Там был смысл, и ничто не стреляло мимо.

Какая моя Мордюкова? Очень разная… Мы с ней снимались в картине «Шторм», жили в одном гостиничном номере. Она была, как Пырьев – ругачая, шумная, но всегда искренняя.

Она матом ругалась смачно, а не грязно

Мы с ней очень разные! Очень, но не до дискомфорта. Помню, пойдем на базар, Нонка купит авоську раков и, счастливая, бежит в гостиницу. В номере, кроме электрочайника ничего не было. У меня и сейчас перед глазами стоит, как она толкала этих несчастных раков в чайник. Как они пищали, и как она их с упоением поедала.

Она с Кубани, ракоедка знатная была. На столе гора шелухи от раков, за которой не видно Нонну. Однажды не могла работать в кадре, губы распухли и не слушались. От раков.

Как-то раз она купила на рынке утку и в чайнике ее варила. Как сейчас помню: в стакан наливала бульон вишневого цвета и с таким смаком его прихлебывала. Я думала, что у меня сердце остановится от вида кровавого бульона и счастливой Нонки.

Она могла презирать нас, городских и интеллигентных. Лялю Шагалову она презирала за то, что та не спускала с рук собачонку. Нонка считала, что собака, как и кошка, должна знать свое место в жизни и в доме. Без сантиментов.

Меня она не презирала. Как ни странно, нам даже было вместе комфортно, я ее принимала такой, какой она была. Она ко мне тоже относилась уважительно. До последнего ее дня мы перезванивались.

Начинка жизни – страх

Вот я сейчас живу в глобальном одиночестве. Мои дочь и внучка живут в Канаде. Внучка вышла замуж за англичанина, он ведет себя безупречно, очень вежлив и интеллигентен. Но в душу не пускает. Там стена… А мы, славяне, раскрытые, нараспашку. Хочешь, плюй туда, хочешь целуй…

Вот такие мы разные. Мое хорошее отношение и приязнь к нему будут адекватны его хорошему отношению. Может, это и не очень умно, но это очень распространено. Так живет подавляющее большинство людей.

Многие боятся даже думать о смерти, не то что о ней говорить. Я не из их числа. Часто и глубоко об этом думаю. Боюсь, что моим близким вовремя об этом не сообщат, и пока там они долетят из своего Торонто…

А мы, славяне, раскрытые, нараспашку

Глубоко копать не могу. Я не знаю, что там будет, за чертой.

У меня возле тахты лежит Новый Завет, в нем спокойно сказано о самом главном. О жизни и о смерти. О смысле того и другого. Даже если Бога придумали люди, то его придумали во благо людей.

Единственной подкормкой моих небольших сил остаются воспоминания и возможность хотя бы мысленно общаться со своими близкими. У меня вся комната увешана их фотографиями – это как иллюзия общения с ними.

Думаю что Бог ли, Судьба ли, жизнь ли мне помогает. Меня как то спросили: Рая, а что ты до сих пор не народная, а всего лишь заслуженная? Ну, я без острых локтей. Мне это не надо!

Мне уже не хочется услышать команду «Мотор!» Не хочется. Материала не вижу. Думаю, ну что же сценаристы не видят материал?! Снимайте же! Только копайте глубже…

Главное и самое трудное – быть обыкновенным человеком в этой жизни. Не народным и не заслуженным, и вовсе не лауреатом, а просто Человеком. Стараться быть им не с маленькой буквы.

Как-то минорно на душе. Минорно. Год прошел, жизнь прошла. Жить-то хочется. Жизнь интересная штука.

Самое сложное это когда ты без свидетелей. Не играть и вести себя достойно. Жить достойно без свидетелей, когда только Бог и ты. Можно высморкаться в руку, а можно в платочек.

Главное и самое трудное – быть обыкновенным человеком в этой жизни

Всего ведь десять заповедей. Десять! И то мы их не можем исполнить. Люди существа стадные. Помню, когда был кинематографический съезд, и все свистели и топали ногами на Сергея Бондарчука, изгоняя его из Союза, я тоже поддалась этому психозу и три раза топнула ногой. Потом в ужасе остановила себя. Но кто-то не может остановиться, и его несет. Еще как несет и – уносит.

Мы странные существа и несовершенные до бесконечности. Человек так устроен, что все держится на страхе. Внутри всех Божьих заповедей и человеческих законов одна начинка – страх. Вот в чем соль жизни! Соленая она до горечи. И ничего с этим не поделать.

Хочу достойно завершить свою жизнь. Достойно и ничего больше. Я живу, уже как на вокзале, вот-вот промелькнет последний мой вагон. А на вокзале все острее чувствуется. Все запахи, краски, эмоции. Вот так и у меня все: остро-остро…

Из биографии

Раиса Куркина – заслуженная артистка РСФСР, выпускница театрального «щукинского» училища. Снялась в десятках фильмов, среди которых «Белое солнце пустыни», «Идиот», «Звезда пленительного счастья», «Дети Памира», «Афоня», «Белорусский вокзал».

Фото: oldsamara.samgtu.ru, kino-teatr.net, www.kinomania.ru, www.muz-tracker.net, www.sferakino.ru

Источник новости: http://www.amur.info/column/yaroshenko/7527