Опыт / Александр Ярошенко / Колумнисты

Жизнь учит крепко. Всегда боюсь людей, которые находят меня через социальные сети с воплями: «Вы наша последняя надежда»…

Жизнь учит крепко. Всегда боюсь людей, которые находят меня через социальные сети с воплями: «Вы наша последняя надежда»… Обычно обрываю этот пафос: говорю, что такие векселя мне давать не надо. Журналистика сегодня не та, что была в советские времена. И журналистов много. Разных.

Цинизм бытия заметно густеет. В декабре написала мне одна женщина… Споткнулся о фразу «про последнюю надежду», но ответил. Жалостливый текст был в ее послании о больном муже.

В одно из минувших воскресений поехал по указанному адресу: женщина сумела меня убедить, что, «пока я не увижу ее мужа, я ничего не пойму».

Тезисно: бездетная семейная пара, лет шестидесяти. С мужем три года назад случился тяжелый инсульт. 14 дней комы. Врачи вытащили его с того света. Сегодня он ходит с палочкой по квартире, сам себя обслуживает. Но не говорит.

Два часа она мне рассказывала про наше плохое здравоохранение, про жуткую государственную машину. Ни одного доброго слова не было сказано про врачей, ни единого светлого имени доктора моя визави не назвала. Все плохие. Но кто-то же ее мужа вывел из комы, кто-то же вытащил его с того света, кто-то же назначал и проводил адекватную терапию!

Это все списывалось на божье чудо, кивалось на Библию и прочее «царство неземное».

– Александр, вы же верующий человек? Я читала, что вы в Израиль ездили, – несколько раз вопрошала моя собеседница.

Отвечал, что речь сейчас не обо мне и, тем более, не о моей вере.

Из разговора понимаю, что их часто госпитализировали в различные больницы региона, много раз врачи шли навстречу – её тоже определяли в стационар, понимая, что больному себя обслужить трудно. Занедужившему назначена первая группа инвалидности. Бессрочно.

Ни одного доброго слова не было сказано про врачей, ни единого светлого имени доктора моя визави не назвала

Мне снова и снова рассказывались жуткие истории про врачей: «Постель заправили так, что он не мог на нее лечь; кровать стояла у окна, из которого дуло; врач пришла домой в то время, когда я в магазин ходила». Это самые серьезные прегрешения нашей не самой лучшей медицины.

У нее большая картонная коробка переписки с чиновниками от медицины, бесчисленных жалоб и ответов на них. Коробка пузатая, битком набитая, килограммов на десять.

– Я хочу, чтобы вы помогли нам попасть на Первый канал, к Малахову. Я туда писала несколько писем, ответа нет, – говорит визави.

– Понимаете, я не имею ни малейшего отношения к Первому каналу и программам Малахова, – растерянно отвечаю я.

– Если вы захотите, сможете, – давит дама.

– А почему вы думаете, что ваша история интересна Малахову и его команде? Там ток-шоу, понимаете? Если бы отец год насиловал своих дочерей и они бы от него забеременели, то их бы позвали туда точно. Оплатили бы билеты, московскую гостиницу, еще бы и экскурсию по столице сделали. Потому что эта жуть даст рейтинг и о ней будут говорить в курилках и плацкартных вагонах, – пытаюсь объяснить я.

– Я в вас разочаровалась, искренне думала, что поможете, – резюмирует собеседница.

Скомканно прощаемся.

На следующий день она снова пишет мне, упрекает, что ее больной муж сильно расстроился, узнав, что я не помогу им попасть на шоу Первого канала, и просит отдать ей звук нашего разговора. «Для себя».

Отвечаю, что не удивлюсь, если узнаю, что «мужу резко стало плохо, потому что я, негодяй, не захотел им помочь». Пишу, что звук удалил. В ответ опять о том, что на меня «сильно надеялись»…

Тетечка говорила, что верующая. У нее возле икон лампада горит. Красным светом…

Источник новости: http://www.amur.info/column/yaroshenko/7187