Строитель Восточного Антон Тюрищев: Нам нужен результат и диалог с властью, пока нас почему-то не слышат

Бывший строитель космодрома Восточный в суде доказал свою невиновность. Антон Тюришев известен тем, что во время прямой линии с президентом в прошлом году спросил у Путина о задолженности «Тихоокеанской мостостроительной компании» перед работниками. Эта компания занималась строительством объектов на космодроме Восточный. Задолженность есть и сейчас. Но в этот раз перед прямой линией с президентом Антона Тюришева арестовали. Районный суд решил привлечь его к административной ответственности за нецензурную брань в общественном месте. Это решение Антон обжаловал в Приморском краевом суде. О том, как всё происходило, сам Антон Тюришев рассказал в интервью «Альфа-каналу».

В апреле 2016-го Тюришев собирался вновь пожаловаться на задолженности, которые за год только увеличились, однако 13 апреля 2016 года, за день до прямой линии с президентом, его вызвали в отдел полиции в Уссурийске «для профилактической беседы». После проверки на возможную причастность к уголовному преступлению его отпустили из отдела, так как подозрения не подтвердились, но затем на улице его вновь остановили сотрудники полиции и обвинили в нецензурной брани в общественном месте.

Строителя доставили в Уссурийский районный суд, который признал его виновным в административном правонарушении (нецензурная брань, игнорирование замечаний сотрудников полиции) и приговорил к пяти суткам лишения свободы. Тюришев объявил голодовку в спецприёмнике для административно задержанных и 20 апреля был отпущен из-под ареста.  В конце мая он доказал в суде высшей инстанции, что не матерился и вообще был арестован незаконно. Антон ответил на вопросы амурского журналиста. 

– Антон, собираетесь ли вы ещё продолжать какие-либо судебные процедуры, подавать в суд на незаконное задержание?

 – Нет. Это (задержание – Прим.ред.) осуществляли оперативники, понятно, что они выполняли приказ  сверху, я думаю, что им будет хороший урок, да и для других тоже, – не выполнять такого рода приказы.  А на тех людей, кто отдал эти приказы, на них у нас нет материалов. Мы до них не сможем добраться.

– Что вы имеете ввиду, говоря «хороший урок»?

– В любом случае, когда судья первой инстанции выносит решение, которое потом отменяют, то потом такие решения на коллегии всё равно рассматривают. И если эта совокупность таких дел накапливается, то судью просто отстраняют. То же самое и с оперативниками.

– Вам достаточно много времени потребовалось, чтобы доказать свою невиновность. У вас была доказательная база, была запись с камер видеонаблюдения, почему же прошлось пройти такой долгий путь?

– Законом определена процедура, и суд её соблюдал. Получается, у меня 10 дней было на обжалование, и мы подали заявление. Мы запросили съёмку с камеры видеонаблюдения адвокатским запросом, на это тоже нужно время. Суд назначил определённую дату, это 30 число.

– В районном суде, который и привлёк вас к административной ответственности за нецензурную брать в общественном месте, этих доказательств представлено не было?

– А мне не дали ничего сделать. Мне даже телефон в руки не дали. Мне телефон отдали только после того, как приговор вынесли. Ну и судья сказал: «меня не интересует ваша личная жизнь», когда я начал объяснять ему, он сказал: «я не могу не доверять рапортам полиции, вам 5 суток». Вот и всё.

– Вас задержали как раз перед прямой линией с президентом. Как это произошло?

– Ко мне домой приехал заместитель начальника полиции подполковник Кондрин и пригласил на беседу, очередную беседу, в полицию. Причем, я спросил: «Я вернусь?» Он сказал: «Вернетесь, только паспорт с собой возьмите».

– Почему вы говорите, что вас пригласили на «очередную беседу». С вами и ранее проводили такие беседы?

– Да, месяца за полтора до этого была статья небольшая, где с моих слов было написано, что коллектив ЗАО «ТМК» намеревается обратиться к губернатору за помощью, обратиться ко всем представителям заксобрания Приморского края, к прокурору Приморского края. Что если наши обращения останутся неуслышанными, и нам никто не поможет, то мы намереваемся  к  годовщине обращения к президенту организовать массовые протестные акции, связанные именно с невыплатой зарплаты. После этого мне с космодрома прокуратура звонила, они переживали, якобы я хочу ракету испортить или на ракете СМС-ку написать, такие даже заявления были. Но я сказал, что это бред, что мы здравые люди, и мы здесь зарплату не получаем, а вы предлагаете на космодром ехать за 1 600 километров? Они успокоились и на этом всё затихло. А буквально четвёртого апреля мне позвонили из полиции города Уссурийска и предложили приехать на беседу, связанную с этой же заметкой. Я приехал и меня инструктировал лично начальник ОМВД по городу Уссурийску, о том, что мне грозит уголовная ответственность, если эта акция будет иметь последствия. Короче со всеми статьями закона ознакомили под роспись. Я взял себе копию, и мы на этом распрощались. Договорились, что если акция будет, то они предоставят куратора со своей стороны. Там также присутствовал подполковник Кондрин. На этом вроде затихла история. А тринадцатого числа мне позвонили в дверь в 16:50 вечера. На пороге стоял лично замначальника полиции, вот этот Кондрин и ещё один сотрудник.

– А как вам объяснили приглашение на профилактическую беседу?

– Мне сказали, что с вами хотят некие люди переговорить, не уточняли, какие. Я пригласил их в дом, давайте говорить, объяснил, что я сейчас не могу выехать, потому что у меня  была назначена видеоконференция с «Лайфньюс» на 18:00, – я должен был в прямом эфире рассказать о том, что произошло в течение года. Я настроил оборудование, ноутбук, компьютер, и ждал звонка.  Я сказал, что я ожидаю интервью, но мне ответили, что к шести часам вы вернётесь, не переживайте. И я добровольно взял паспорт и мы вышли. В 16:56, согласно справке, мне перерезали кабель интернета над входной дверью в подъезде. Это буквально через несколько минут после того, как я ушёл. У Кондрина в полиции я был порядка часа – часа двадцати. Он всё это время куда-то выходил, посадил  со мной подчинённого, чтобы  я никуда не вышел и не пошёл. В конце концов пришёл и сказал, что у тех неких людей не получается со мной встретиться,  и спросил, смогу ли я завтра с этими людьми встретиться. Я ответил, что не знаю, где я завтра буду, по той причине, что либо НТВ пришлёт мне билеты, и я улечу в Москву на передачу, либо во Владивостоке буду.

– Когда шла прямая линия, вы, где находились?

– Я уже находился под арестом. Уже вторые сутки я отсиживал.

– Сколько всего времени вы провели под арестом?

– Пять суток.  Вот всё, что я вам рассказываю, это было 13 числа. Так вот Кондрин сказал, что давайте, я вас провожу, мы вышли на крыльцо вместе. Он пошёл в правую сторону от крыльца, а я в левую. Сделал 10 шагов, и ко мне подошли оперативники, сказали, что я подхожу под описание какого-то хулигана и хотели у меня проверить документы. Я предъявил паспорт и проследовал за ними. Они впереди, я сзади. Пошли в отделение, очень долго там сидели, порядка часа-полутора часов. Они бегали все, я сидел спокойно. Не шумел, не спрашивал ничего. Просто сидел, потому что чего-то подобного я ожидал. Я только думал, что меня продержат несколько часов, ночь, но не больше.

– Я так понимаю, что это был ИВС, сразу после этого вас отправили в зал суда?

– Нет, меня на ночь закрыли в комнату предварительного содержания, а на следующий день отвезли в суд. Причём я жалобы написал тут же, мне зачитали протокол задержания в предварительном ожидании.

– А на основании чего вас задержали на пять суток?

– Якобы я, находясь возле здания полиции, выражался нецензурно и не обращал внимания на замечания сотрудников полиции.

– Пока вы были под арестом, вы понимали, что происходит?

– Да, конечно, мне давали позвонить раз в сутки, я отслеживал ситуацию.

– Не было ли опасения, что всё может вылиться в что-то более серьёзное? Сначала вас задержали для беседы, затем вдруг начали подозревать в уголовном преступлении, в итоге привлекли за нецензурную брань.

– Было, и я уже об этом говорил. У меня было ощущение, что какого-нибудь наркомана с ножом подсадят, даже так. В самом начале были такие опасения. Я вижу беспредел и понимаю, что может быть что-то и посерьёзнее. Сейчас я проконсультировался, как мне себя вести, если у меня «найдут боеприпасы» или «найдут наркотики». Родственников проконсультировал на случай обыска, какие их должны действия быть, какие должны быть понятые. Обезопасил себя, как смог. Потому что «царьков» у нас хватает, и дальнейшая их реакция не известна.

– Когда было задержание, как вели себя сотрудники правоохранительных органов?

– Они всё понимали, отводили глаза, поскольку было ясно, что происходит. У нас маленький город, и о моём обращении к президенту тоже говорит весь город. Когда всё случается, то сотрудники это всё понимают. Человеческий фактор всегда присутствует, но люди военные обязаны выполнять те приказы, которые им отдаёт руководство.

– Но открыто никто не выразил сочувствие?

– Почему, в приватных беседах всегда говорили. Отношение было хорошим. Никто меня не упрекал и ничего не выговаривал. Было понимание со всех сторон.

– Вы ожидали такой реакции на желание задать вопрос президенту?

– Нет. Я в большей степени рассчитывал, что власти как-то будут  проявлять какую-то инициативу. Ну по-человечески надо помогать ведь, а тут стопроцентное противодействие. Такое ощущение, что богами себя здесь возомнили, а мы – рабы. И не стоит на нас вообще внимания обращать. После того, что произошло, ни один чиновник даже не позвонил. Реакции ноль, как будто не заметили.

– Как вы хотели сформулировать вопрос президенту в этот раз?

– Я хотел узнать, почему нам никто даже не постарался помочь, потому что вариантов очень много помощи, и предложения были с нашей стороны… То есть вопрос такой: почему нам не помогают? Никто ничем не помогает. Всё спускается на тормозах, лишь бы никто не шумел, и всё тихо было. 

– Реакция на ваш вопрос на прямой линии в 2015 году была другой?

– Конечно другой. Все бегали, суетились, перепуганные были.

– На тот момент ситуация с долгами изменилась?

– Да, часть денег тогда выплатили, а потом мы уже обслуживали мосты и  потихонечку выплачивали задолженность. Порядка 100 миллионов погасили за этот период.

– А на сегодня какая задолженность?

– 130 миллионов рублей. Она растёт и не гасится. Это очень большие деньги для работников, а для властей это копейки. Инфляция сжирает эти деньги, а найти другую нормальную работу люди не могут. Социальное напряжение очень серьёзное.

– Как вы сейчас относитесь к этим прямым линиям? Исходя из опыта, что в прошлом вы задавали  вопрос, и что-то сдвинулось, а в этом году реакция была непредсказуемой даже на намерение задать вопрос, хотя, конечно, напрямую это никто не связывает.

– Я считаю, что надо использовать все попытки. Даже если они не имеют таких ожидаемых результатов, которые все россияне ждут: «Вот царь услышит и поможет». Всё равно надо стараться донести до власти проблемы, особенно если на местах не получается, если здесь игнорируют и ведут свои игры. Надо пытаться использовать все рычаги. Это и прокуратура, и следственная безопасность.

– Учитывая то, что произошло, чувствуете ли вы разочарование от того, что вся эта история случилась?

– Мы не ставим перед собой цель журить власть.

– Лично вы не жалеете, что ввязались в эту историю?

– Нет, ни в коем случае.

– Антон, а что дальше? Вы планируете дальше отстаивать свои права? Вы продолжаете работать в организации?

– Да, я продолжаю работать,  проходит реализация некоего имущества, будет выставляться на торги имущество. У нас не было управляющего, было безвластие,  сейчас управляющий есть, он вникает в суть происходящего в нашей компании. Это уже третий конкурсный управляющий ТМК. Процесс может занимать и три и четыре года, и непонятно, выплатят или нет деньги. У нас сейчас полностью прекращена вся строительная деятельность, по той причине, что по закону, пока зарплату не погасят, мы не имеем права приобретать материалы, а без них мы не можем строить.

Сейчас мы готовим обращение в заксобрание, чтобы они рассмотрели вопрос о беспроцентном займе нашей компании, для того, что бы погасить задолженность по зарплате и снять социальное напряжение. А потом нам уже нужны краевые гарантии, чтобы банк нам дал деньги на выдачу зарплаты, а затем банку отдавать 2-3 года этот займ.

Я против того, чтобы журналисты делали свои выводы и политизировали ситуацию. Нам нужен результат и диалог с властью, пока нас почему-то не слышат. 

Источник новости: http://www.amur.info/news/2016/06/01/111756