За роль «советской стервы» известную киноактрису едва не растерзали студенты МГУИз ныне работающих актрис России Татьяна Пилецкая раньше всех стала сниматься в кино. Её первая роль была в легендарной «Золушке» 1946 года, а самая свежая работа – в картине «Лекарство против страха», которая вышла в этом году. Без малого семь десятилетий в кадре – это абсолютный рекорд отечественного кино. Несколько дней назад артистка отметила юбилей, перед гостями предстала в роскошном платье и на высоких каблуках.
 |
|||
Не рыбацкая дочь
Чем громче стучат годы, тем чаще вспоминается детство. В памяти всплывают настолько выпуклые, яркие детали, что диву даёшься. Моё детство – это Сиверский, пригород Петербурга, где мы проводили каждое лето. Домашние спектакли, где я, как всегда, танцевала. Нашим соседом и моим крёстным был великий художник Кузьма Сергеевич Петров-Водкин. Однажды он сказал моей маме: «Кума, я хочу Тату порисовать». Мама на меня надела платьице, папа сунул в руки куклу, и я пошла на веранду к крёстному. Было сеансов пять работы. Мне, крайне не усидчивому ребёнку, это далось очень непросто. Вот так и получился портрет «Девочка с куклой». С ним была одна забавная история. Мы как-то с отцом пошли на выставку Кузьмы Сергеевича, видим этот портрет, который был подписан «Дочь рыбака». Папа мой очень удивился, ходил к администрации выставочного зала, объяснял, что это его дочь, а не рыбацкая.
Каков мой Петров-Водкин? Очень сдержанный человек. Очень! Неулыбчивый, неоткрытый! Про таких говорят – человек в себе. Запомнила его глаза – очень внимательные, всепроникающие. Но если кого любил, то любил во всём. Мы часто ездили на Кировский проспект к ним в гости, однажды он мне говорит: «Тата, в правом ящике моего стола, под книжкой, для тебя что-то лежит. Иди, возьми». Я пошла, там лежала красная тридцатирублёвка. Это были очень большие деньги по тем временам.
| «Война и балет – несовместимые вещи. Мы занимались в ледяных залах, держась за лавки» |  |
||
В последнее предвоенное лето мы давали на даче концерт: кто пел, кто читал стихи, а я, конечно, танцевала. Страсть к танцу у меня с самого рождения. После того концерта Кузьма Сергеевич подошёл к маме и сказал: «Кума, а Тату надо отдать в хореографическое училище». Это и определило мою дальнейшую судьбу, получается, он крестил меня не только в церкви, но и на творческую жизнь. И мы пошли поступать в Ленинградское хореографическое училище. Приёмная комиссия была – что ни имя, то обморок. Ваганова, Вечеслова, Дудинская… Отбор шёл колоссальный, и для меня было полной неожиданностью увидеть свою фамилию в списке принятых.
Кофточка из фитиля
Почему с балетом не сложилось? Думаю, что главная причина – это война. Война и балет – несовместимые вещи. Мы занимались в ледяных залах, держась за лавки. Наше училище эвакуировали на Урал. Холод собачий, постоянное чувство голода, никакой обуви, всегда промокшие ноги. Глухая уральская деревня Усть-Курма. И вот туда приезжает знаменитое на весь мир балетное училище. Знаете, без слёз не могу вспоминать, как приходили мы утром на занятия, а в парте лежала отварная картофелина, луковица или ещё что-нибудь съедобное. Это нас так местные подкармливали! Я как-то в парте оставила записку со словами благодарности. Спустя десятилетия, будучи уже известной артисткой, я приехала в то село с концертом. Волновалась жутко. Вдруг на сцену выходит женщина и протягивает ту мою записку, на которой бледными чернилами написаны мои благодарные каракули… Я чуть сознание не потеряла…
Помню, когда уезжали в эвакуацию, то никто не думал, что всё будет так долго и так трагично. Ну, несколько месяцев повоюем и победим. Такие настроения были в обществе. Мы же жили восемнадцать человек в одной комнате, спасали только дружба и сплочённость. На топчанах спали, на матрасах, набитых сеном. Форсили в кофточках из фитилей. Что это такое? В ближайшей лавке покупали фитили для ламп, распускали их на ниточки и из этих ниточек вязали кофточки. Беленькие. Вот в этих кофточках 7 ноября 1942 года мы поехали на праздничный концерт в Пермь, там выступали Уланова и Вечеслова. На обратном пути нас везли на старом пароходике, и неожиданно девчонки мне говорят: «Тань, там твои знакомые едут, они из Ленинграда».
| «Злости никогда не было на эту страну. Брат погиб на фронте, отца арестовали, квартиру отобрали. Ну что ж, так с миллионами обходились» | |
||
Я ошалела, когда увидела отца. Он меня сразу же предупредил: «Не пугайся, мама сильно изменилась…» Когда я увидела маму, то первое, что она мне сказала, даже не поздоровавшись: «Таточка, у тебя нет хлебушка?» Это был шок. Мы оказались на одном теплоходе: я возвращалась в училище, а родители ехали в ссылку…
Балет на всю жизнь научил меня безукоризненно носить платья. Сегодня ведь не так часто можно встретить женщину, на которой бы сидело платье. Чаще они висят или в них целиком не влезают… Часто вижу девчонок в юбках, из-под которых так и видна их джинсовая культура.
У меня были дивные учителя. Мой первый педагог по балету – мама легендарной балерины Татьяны Вечесловой, Евгения Петровна. А выпускала меня Мария Фёдоровна Романова, мама Галины Улановой. Кстати, она была добрейшей души человек. Чего не скажешь о Вагановой. Её боялись как огня. «Груша идёт!» – испуганно неслось по училищу, все просто тряслись.
Когда училище вернулось из эвакуации в Ленинград, то у меня уже сил не было на балет. Часто голова кружилась. И ещё я – лентяйка, а балет – это труд. Адов труд. Профессия-то кровавая.
По возвращении в Ленинград в свою квартиру я зайти не смогла: там была густонаселённая коммуналка, всю нашу мебель уже продали.
У нас была потрясающая мебель из карельской берёзы. Инкрустированная. Однажды, уже будучи актрисой, я в комиссионке увидела наш угольник, высокий шкаф с зеркалом. Дивной красоты!..
«Уже перечеркнули!..»
На всю жизнь запомнила двадцать третье отделение милиции на Таврической площади. Нас с мамой туда вызвали. На дворе стоял уже 1948 год. Капитан Фёдоров, никогда не забуду эту фамилию… Он смотрит на нас и говорит: «Ну что, дорогие мои, вам придётся уехать из Ленинграда к папе…» Дескать, есть предписание, всех немцев нужно выселить.
Долгая история, как я через писателя Николая Эрдмана добралась до энкавэдэшного генерала Леонтьева. Позвонила ему, представилась артисткой балета. Он обалдел, но велел зайти. Принял меня на Лубянке. Как сейчас вижу его огромный кабинет, роскошный ковёр на полу. Я дрожала, как перепуганная осинка. Он мне говорит: «Ну, я слушаю вас, артистка балета». Я ему выложила всю свою беду. Он взял мой паспорт и увидел перечёркнутую прописку. Выдохнул: «Уже перечеркнули…»
| «Сначала благодаря внешности заметили, а потом из-за неё же ролей не давали. Я ведь не вписывалась в стройный ряд советских героинь. Ну какая из меня колхозница, комсомолка, передовик производства?!» | |
||
Велел позвонить через неделю. Звоню, он берёт трубку и говорит: «Вы танцуете, танцуйте дальше. А маме придётся Ленинград покинуть…»
Легко это сейчас рассказывать, но то, что мы пережили – не дай Бог.
Почему я отчество своё поменяла? Была Людвиговна, стала Львовна… Отца моего часто называли Львом, и когда пришло время получать паспорт, мама посоветовала взять отчество Львовна. Я совету вняла. Время было такое. Вы понимаете меня?
Я была плотью своего времени. Верила, что Сталин хороший, а над народом издеваются местные князьки. Когда Сталин умер, я плакала от горя. Хотя мой отец в это время всё ещё сидел. Отец сидел только за то, что он – немец, а я слёзы лила по Сталину. Вот такие мы были…
Злости никогда не было на эту страну. Брат погиб на фронте, отца арестовали, квартиру отобрали. Ну что ж, так с миллионами обходились. Когда отца реабилитировали, мне предложили единовременную выплату: девять рублей пятьдесят восемь копеек. Я отказалась.
Через много-много лет мне довелось познакомиться с делом моего отца. На папке моего отца стояло имя Леонид. Какая небрежность! Даже имя перепутали… Вина его была только в том, что он – немец по национальности.
«Вертинский – мой продюсер…»
 |
|||
Вертинский. Он навсегда остался зарубкой на моём сердце. Я попала на его концерт в Ленинграде, и это было потрясение. Пел он строго по программе, зал неистовствовал и умолял его спеть что-то другое, но он был непреклонен. Думаю, что он права не имел отступать от утверждённой и идеологически выверенной программы. После концерта меня подвели к нему и представили как молодую киноактрису. Он посмотрел на меня и, картавя, сказал: «Гаубчик, с такой внешностью, конечно, надо сниматься». Потом добавил: «Гаубчик, сейчас снимается картина “Княжна Мэри”, и роль Веры только ваша. Немедленно давайте свою фотографию».
Всё закончилось тем, что я снялась в этой роли. Так что Вертинского смело могу называть своим продюсером.
Вообще актёрское ремесло очень конкурентное. Эти бесконечные кинопробы, постоянно тебя трясучка одолевает: пройду или не пройду. Зархи, Хейфиц, Эрмлер, Трауберг – они сидели в худсоветах и выносили свой вердикт.
Конечно, внешность моя сыграла свою роль в моей киножизни. Сначала благодаря внешности заметили, а потом из-за неё же ролей не давали. Я ведь не вписывалась в стройный ряд советских героинь. Ну, какая из меня колхозница, комсомолка, передовик производства?! Я пыталась даже платок носить, поглубже его покрывала. Но где я, а где платок?..
| «Я до сих пор не наигралась. Ещё хочу играть. Когда выходишь на сцену – это особое ощущение. У меня до сих пор холодные руки и трясучка перед каждым выходом на сцену» | |
||
Главная моя картина, конечно, «Разные судьбы», хотя судьба у неё была непростая, её не сразу принял зритель. Режиссёра ругали за мелкотемье, какой любовный треугольник может быть у советских людей? Вздор! Такого быть не может…
Вначале у фильма было название «Знакомые судьбы», но тогдашний министр культуры Екатерина Фурцева возмутилась: «Что значит знакомые?.. У нас что, все девушки такие? Нет, пусть уж лучше будут разные судьбы». Ей никто возражать не смел.
Меня народ не любил за эту роль, моя героиня этакая советская стерва, вамп, хищница. И наивный зритель меня отождествлял с моей героиней. Помню, премьера картины была в МГУ. После показа студенты на меня просто накинулись: «Как вы могли так поступать?!» Меня готовы были растерзать. И кто? Не колхозники из отдалённой деревни, а студенты главного университета страны.
Еле их успокоили, объяснили, что я и моя экранная героиня – это действительно разные судьбы. Письма после той картины мне приходили просто мешками. Я их до сих пор выбросить не могу. Письма разные – от крайне ругательных до похвальных, но все они дороги для меня. В них меня обзывали, признавались в любви, просили денег в долг, девушки мечтали сниматься. Но чтобы роль была не такая…
 |
|||
Мужское внимание?.. Конечно, было! Но от меня всё это отлетало, порой обидно было, что меня воспринимали, как некое экранное божество. А я такой же человек, как и все. Это и по сей день сохранилось. Многие меня воспринимают, как что-то инопланетное. Так и не могу понять, почему.
Вообще, спина моя холодка много чувствовала. Но это актёрский мир, и с ним ничего не поделаешь. Вот ей повезло, а мне нет. А я вся такая-растакая…
Причина моей приличной физической формы лишь в одном – в востребованности. Как только актёр становится невостребованным, он гаснет, умирает. Я очень боюсь невостребованности. В первую и в последнюю очередь я – артистка. А так никакой гимнастики, никакой диеты. Тут сошлись гены и балет. Хотя с годами характер портится, жизнь давит на нас своим грузом. Но я стараюсь не прогибаться под этой тяжестью.
Пример актёрского счастья? Я играла Роксану, восемнадцатилетнюю героиню в спектакле «Сирано де Бержерак», даже когда мне уже было за пятьдесят. Можно было играть и дальше, зритель принимал великолепно и верил безоглядно, но сама приняла решение расстаться с этой ролью. Кстати, спектакль этот я сыграла 604 раза.
Трясучка до первой реплики
Вообще жизнь – жёсткая штука, у нас в театре шла пьеса «Трёхгрошовая опера». Ах, как я хотела сыграть Дженни. Подошла к режиссёру, заикнулась об этом. Он посмотрел на меня и сказал: «Таня, играют лучшие…» Слова обожгли, как пощёчина. В жизни всё было. Подушка была мокрой от слёз и не раз. И на сцене плачу. На технике, на штампах никогда не пытаюсь вылезти. Только сердцем, только на разрыв аорты. Для чего артист работает? Крики «браво» из зала дороже гонорара. Дороже!
| «А мы, ленинградцы, тихие, интеллигентные, всё ждём, когда нас пригласят. Бывает, что фиг приглашают. Но я всё равно жду» | |
||
Я никогда не произнесу мат со сцены или в кадре. Никогда! Бывало такое по сценарию, но эти сценарии не для меня. Если молодые люди услышат мат в театре или с экрана, то почему им нельзя? Вот оно, взрослое ханжество.
Я до сих пор не наигралась. Ещё хочу играть. Когда выходишь на сцену – это особое ощущение. У меня до сих пор холодные руки и трясучка перед каждым выходом на сцену. До первой реплики. Потом всё проходит. Вообще актёрская природа – уникальное явление. Так до конца и неразгаданное. Партнёр имеет колоссальное значение. Если отдачи нет, если петелька с крючочком не совпали, то очень трудно. Пример? Дмитрий Дюжев – очень тяжёлый партнер. Я с ним намучилась в «Вербном воскресенье». Только я. И точка. Глаз пустой и нос холодный. Не достучаться.
Самое страшное, это когда нет никаких предложений. Когда в театре на доске распределения ролей нет ничего, то тоже больно. Очень больно. Я спасалась от этого тем, что стала писать книги. Раскопала своё генеалогическое древо с 1570 года. Стихи стали писаться. До сих пор не могу понять природу стиха, он идёт или не идёт.
Могу сказать, что счастливая мать, у меня хорошая дочь. Правда, видимся очень редко, к сожалению. Мы с ней из разного мира, она – человек бизнеса и почти без сантиментов.
Звали ли меня в Москву? И не раз, но это не мой город. Москвичи хваткие, деловые. А мы, ленинградцы, тихие, интеллигентные, всё ждём, когда нас пригласят. Бывает, что фиг приглашают. Но я всё равно жду.
Досье
Пилецкая Татьяна Львовна (в девичестве – Урлауб) родилась в Ленинграде. Окончила Ленинградское хореографическое училище имени А. Вагановой в 1945 году. С 1962 года и по настоящее время актриса ленинградского театра имени Ленинского комсомола, ныне театр «Балтийский дом». Снялась в 42 фильмах. Народная артистка России.
Источник новости: http://www.amur.info/column/2013/09/26/